В. П. Нерознак

ПРАЯЗЫК: РЕКОНСТРУКТ ИЛИ РЕАЛЬНОСТЬ?

(Сравнительно-историческо>е изучение языков разных семей. Теория лингвистической реконструкции. - М., 1988. - С. 26-43)

  Предпосылки создания теории праязыка. Сравнительно-историческое изучение языков является одним из наиболее продвинутых лингвистических разделов как по глубине проникновения в механизм исторического развития языков, так и по разработанности его методических приемов, понятийного аппарата и терминологии, установлению законов, обладающих достаточной объяснительной силой. В настоящее время можно с уверенностью констатировать, что на основе метода исторического сравнения (межъязыкового и внутриязыкового) в рамках лингвистической компаративистики сформировалась фундаментальная лингвоисторическая теоретическая дисциплина - диахроническая лингвистическая компаративистика [Нерознак, 1986]. Одним из центральных вопросов теории диахронической лингвистики и общей теории реконструкции до сих пор остается проблема воссоздания дописьменного (а для лингвистики это значит доисторического) предшествующего языкового состояния - праязыка. При этом, пользуясь точками отсчета лингвистического времени, т.е. времени появления звучащей человеческой речи [Liebermann, 1984], лингвист реконструирует праязыковое состояние различной хронологической глубины. И чем дальше отстоит от нас проецируемая во времени плоскость, на которую накладывается сетка языковых данных, тем более гипотетической становится реконструируемая праязыковая модель. Общеславянский праязык (праславянский язык) предстает как верифицируемая языковыми фактами реальность, по сравнению с которой индоевропейский праязык должен уже рассматриваться как гипотетическое построение, верификация которого значительно усложняется из-за неоднородности и различной временной расположенности данных. На начальном этапе развития сравнительно-историческог>о языкознания на примере изучения индоевропейских языков были сформулированы основные цели: 1) генетическая атрибуция и классификация языков - путем установления системы соответствий на разных уровнях, прежде всего в фонетике и морфологии, дополняемых исходными лексическими параллелями, выявлялись родственные связи между языками, определялась их принадлежность к определенной генетической общности (группе, ветви, семье); 2) инвентаризация языковых показаний - на основе устанавливаемых соответствий между языками создавались компендиумы систематизированного материала: сравнительно-исторические грамматики группы и семьи языков и этимологические словари языков, групп языков, языковых семей, 3) реконструкция праязыковых состояний - добытые историко-лингвистические сведения служили базой для построения модели исторически не засвидетельствованных праязыковых состояний (праязыков) [1]. Теория реконструкции праязыковых состояний была разработана на материале индоевропейских языков, но в настоящее время успешно развивается и на материале других языковых общностей в смежных разделах исторической компаративистики - кавказоведении [Климов, 1986; Кумахов, 1981], тюркологии [Серебренников, Гаджиева, 1986; Щербак, 1970; 1977], финно-угроведении [Хайду, 1985], африканистике [Порхомовский, 19822; Охотина, 1982]. В современных лингвистических словарях в определении термина "праязык" отражаются два понимания сущности праязыка. Одно из них определяет праязык как абстрактную модель, которая носит гипотетический характер: "Праязык (язык-основа). Древнейший из ряда генетически связанных языков как объект сравнительно-исторических реконструкций: абстрактная модель, мыслимая как источник всех остальных языков, развившихся на ее основе в одну семью или группу. Праязык общерусский; праязык общеславянский; праязык славянобалтийский; праязык индоевропейский" [Ахманова, 1966, 344]. Как следует из приведенной дефиниции, индоевропейский праязык определяется как гипотетический общий язык индоевропейцев, восстанавливаемый сравнительно-историческим методом. Такое определение ориентировано на точку зрения исследователей исторического состояния языков, полагающих, что праязык можно реконструировать лишь как некую модель, сумму доступных на данном этапе языковых реконструкций, но не как реальное языковое состояние. Другой подход заключается в том, что праязык - это существовавшее в прошлой реальности языковое состояние: "Праязык, язык-основа, язык-предок... В классификации языков по семьям так называют язык, из которого нормальным путем возник тот или иной рассматриваемый язык: латинский является языком-предком для французского ... причем язык-потомок представляет собой не новый язык, а новое состояние эволюционировавшего языка" [Марузо, 1960, 223]. Такое понимание праязыка предполагает реальное его существование в прошлом. Указанное различие подходов восходит ко времени формирования теории праязыковых состояний. Становление и развитие сравнительно-историческог>о языкознания и его методики связано с трудами Ф. Боппа, Я. Гримма, Р. Раска и др. Им принадлежит заслуга научного доказательства родства индоевропейских языков и установления закономерностей сходства и различий между ними. Первое теоретическое обоснование модели праязыкового индоевропейского состояния было предпринято в середине XIX в. А. Шлейхером в ряде его работ. В широко известном "Компендиуме по сравнительной грамматике индоевропейских языков" (1861-1862) А. Шлейхер, исходя из теории эволюционного развития живых организмов Ч. Дарвина, выдвинул теорию развития индоевропейских языков в виде родословного дерева. Согласно этой теории общий ствол изображал "первичный организм" праязыка, который в процессе развития разделился на ветви. Большие ветви делились на более мелкие ответвления. "Языки, возникшие первыми из праязыка, мы называем языками-основами; почти каждый из них дифференцируется в языки, а языки могут далее распадаться на диалекты и диалекты - на поддиалекты. Все языки, происходящие из одного праязыка, образуют языковой род, или языковое дерево, которое затем делится на языковые семьи, или языковые ветви" [Шлейхер, 1964, 109]. Учитывая все многообразие языков мира, Шлейхер утверждал, что "невозможно установить общий праязык для всех языков, скорее всего существовало множество праязыков" [там же, 108]. Представленный в теории родословного дерева индоевропейский праязык, по словам Шлеихера, "живой, как все естественные организмы", имел вид целостного, гомогенного языкового состояния, не расчлененного на диалекты. В то же время языковая реальность противоречила столь идеальному прообразу древнейшего языкового состояния. Формы существования живого языка изобиловали различными его вариантами, представленными диалектами, поддиалектами, говорами, наддиалектными койне, социальными диалектами и т.д. Выдвинутая Шлейхером теория родословного дерева как реального реконструируемого праязыка получила в истории лингвистики название "парадигма Шлейхера" [Коеrner, 1982]. Несоответствие между моделью праязыка, предложенной Шлейхером, и языковой/диалектной реальностью привело к построению новой модели праязыкового состояния, так называемой теории волн. Обычно ее автором называют ученика Шлейхера - И. Шмидта, опубликовавшего в 1872 г. работу "Родственные отношения индоевропейских языков" [Schmidt, 1872]. Однако, как отметили историки лингвистики, на четыре года раньше Г. Шухардт в исследовании "Вокализм в вульгарной латыни" уже высказал основные идеи "теории волн" [Mayrhofer, 1983]. Пытаясь раскрыть механизм членения генетически однородного языкового континуума, Шухардт отметил: "Мы думаем о языке в его единстве как о водоеме с зеркально гладкой поверхностью; приведенный в движение, он проявляет себя таким образом, что в разных местах образуются волновые центры, системы которых в зависимости от идентичности воздействующей силы пересекаются в большем или меньшем объеме" [Schuchardt, 1868, 34]. Теория родословного дерева и "теория волн", как основные концептуально обоснованные праязыковые модели, стали на длительное время исходными построениями, от которых отталкивались ученые в последующих поисках разрешающей концепции праязыкового состояния. Спор, начатый во второй половине XIX в. по поводу того, как надо понимать праязык: как некое моделируемое на единой временной плоскости полидиалектное пространство (статическая "волновая" модель Шмидта-Шухардта) или же праязык, непрерывно разрастающийся, движущийся во времени и дробящийся на языки (соответственно диалекты) языковой организм (динамическая модель А. Шлейхера), - имел важное значение не только для дальнейшего развития сравнительно-генетических исследований, но и для становления общей теории языка. Можно предположить, что дихотомическое построение "язык - речь" и "синхрония - диахрония" в теории Ф. де Соссюра возникло под влиянием сопоставления двух основных моделей реконструкции праязыковых состояний - родословного дерева как модели диахронической и "теории волн" как модели синхронической. Намеки на это обнаруживаются уже в его работе "Мемуар в первоначальной системе гласных в индоевропейских языках" [Соссюр, 1977]. Значительно скромнее вклад в теорию праязыковых состояний младограмматиков, занимавшихся накоплением и систематизацией данных в области сравнительной фонетики, морфологии, синтаксиса [Brugmann, Delbruck, 1897-1916]. Как отмечает Э. А. Макаев, слабым местом в их теории было отсутствие общей концепции статуса и эволюции общеиндоевропейского языкового типа. Многие факты языка сополагались младограмматиками без учета пространственной и хронологической соотнесенности языковых явлений. При этом индоевропейский праязык выступал как своего рода "складочное место" для отобранных регулярных образований, а также аномалий отдельных индоевропейских языков, вследствие чего праязыковая историческая перспектива, в сущности, утрачивалась [Макаев, 1977, 15]. Вместе с тем нельзя согласиться полностью с Э. А. Макаевым в том, что у младограмматиков отсутствовала теория праязыкового состояния. Так, у Б. Дельбрюка мы находим целый ряд оригинальных высказываний, которые свидетельствуют о том, что младограмматики, говоря о праязыке, понимали его не как застывший конструкт, а как развивающееся во времени состояние. Так, например, размышляя о развитии праязыка, Дельбрюк подчеркивал: "... в большей степени, чем Шлейхер, мы сознаем то, что законченный индоевропейский флективный язык имел за собой долгий путь развития" [Дельбрюк, 1964, 219]. Он же отметил, что "мы в наших реконструкциях ставим рядом такие этапы развития звуков, которые не все были одновременны друг с другом" [там же, 220]. Из этих высказываний становится ясным, что хотя младограмматики и провозглашали тезис о непреложности (безысключительности) фонетических законов, они уже понимали, что реконструируемые ими праформы конвенциональны, и уже вплотную подходили к понятию динамической реконструкции праязыковых явлений и праязыка в целом. По-иному подходил к проблеме праязыковых состояний Ф. Ф. Фортунатов, которого интересовала не однолинейная (одноплоскостная) реконструкция праязыка, а исторические этапы последовательного развития языков. В возможность и необходимость реконструкции праязыковых состояний верили не все лингвисты. Выдающийся французский языковед А. Мейе пришел к выводу о тщетности попыток воссоздания праязыкового состояния: "Путем сравнения невозможно восстановить исчезнувший язык: сравнение романских языков не может дать точного и полного представления о народной латыни IV века н. э., и нет оснований предполагать, что сравнение индоевропейских языков дает большие результаты. Индоевропейский язык восстановить нельзя" [Мейе, 1938, 74]. Скептицизм А. Мейе разделяли итальянские неолингвисты Б. Террачини, Дж. Бонфанте, Дж. Девото, В. Пизани, которые полностью отказались от понятия "праязык" на всех диахронических уровнях, как праязыков первого порядка - общеиндоевропейского, так и вторичных праязыков - общегерманского, общеславянского и т. п., и заменили его определенной совокупностью изоглосс. Тем самым они считали, что речь должна идти не о реконструкции праязыкового состояния той или иной семьи языков, а лишь о реконструкции системы междиалектных (межъязыковых) схождений-изоглосс. Против возможности реконструкции праязыка активно выступал Н. Я. Марр, по словам которого "единый праязык есть сослужившая свою службу научная фикция" [Марр, 1937]. Реальность, фикция, алгебраическая формула, рабочая гипотеза, реконструкт - таков диапазон оценки понятийного содержания праязыка. В этой научной контроверзе привлекает внимание высказывание известного русского компаративиста, ученика Ф. Ф. Фортунатова, В. К. Поржезинского: "Индоевропейский праязык не есть фикция, не есть, с другой стороны, только рабочая гипотеза, он - реальная величина, не уложенная еще вполне в надлежащие хронологические и диалектные рамки" [Поржезинский, 1914, 5]. Противоположные друг другу взгляды на праязык продолжают сохраняться и в современной компаративистике. Названный И. Шмидтом фикцией, праязык и сейчас некоторыми учеными расценивается как не поддающаяся воссозданию языковая величина. Известная французская исследовательница древнейших связей индоевропейских языков Ф. Бадер задается вопросом, не является ли попытка детальной реконструкции индоевропейского праязыка вообще миражем, поскольку мы даже не знаем, существовала ли в индоевропейском форма для личного местоимения "я" [Bader, 1983, 37]. С другой стороны, подвергнутая в свое время суровой критике попытка А. Шлейхера восстановить прототекст индоевропейской басни удивительным образом повторилась уже на новом уровне историко-лингвистических знаний в XX в. В качестве примера можно назвать работы по реконструкции поэтических и мифологических текстов, текстов древнего юридического индоевропейского права Р. Шмитта, К. Уоткинса, В.В. Иванова и В.Н. Топорова, Наконец, эпиграфом к ностратическому словарю В.М. Иллича-Свитыча послужило реконструируемое им изречение из четырех строк на ностратическом праязыке, еще более древнем языковом состоянии, чем индоевропейский праязык у А. Шлейхера, что было воспринято довольно спокойно. Своеобразной попыткой объединить обе парадигмы теории праязыка - парадигму А. Шлейхера и парадигму И. Шмидта и Г. Шухардта - явилась теория "аллогенетического родства" Н.С. Трубецкого, которая привела к открытию нового типа языковой общности - языкового союза. В статье "Вавилонская башня и смешение языков" Н.С. Трубецкой, говоря о многообразии национальных языков и культур, считает его следствием "закона дробления". С одной стороны, "язык есть непрерывная цепь говоров, постепенно и незаметно переходящих один в другой", с другой - языки объединяются в "семейства", "ветви", "подветви". Так складываются отношения языковых единиц, объединяющихся генетически, т.е. восходящих исторически к диалектам некогда единого праязыка "данной генетической группы", считает Н.С. Трубецкой, выражая распространенную точку зрения на праязык. Однако далее он излагает новый подход к проблеме генетических общностей. Согласно Н.С. Трубецкому, помимо объединения языков в общности на генетических основаниях возможно также группировать языки, обнаруживающие особые сходства в результате длительного соседства или параллельного развития. Для таких групп, основанных не на генетическом принципе, он предлагает название "языковых союзов" [2]. В качестве образца такого "языкового союза" он называет балканские языки - болгарский, румынский и новогреческий. Открыв новый тип языковой общности, которую можно назвать ареальной языковой общностью, он идет еще дальше, утверждая, что "языковые союзы" существуют не только между отдельными языками, но и между языковыми семействами. По его мнению, несколько генетически неродственных друг с другом семейств, находясь в одной географической и культурно-исторической зоне, объединяются рядом общих черт в "союзы языковых семейств" [Трубецкой, 1923, 114 и след.]. К числу таковых он относит "союз средиземноморских языковых семейств" включавших "семейства индоевропейское, семитическое, хамитическое и северокавказское" [3]. Из этого Н.С. Трубецкой делает далеко идущие выводы: "Такие "союзы", генетически, по-видимому, друг с другом неродственных лингвистических семейств имеются по всему земному шару. При этом часто бывает, что одно и то же семейство или одиноко стоящий язык принадлежит сразу к двум союзам или колеблется между двумя соседними союзами, играя, таким образом, ту же роль, что и переходные говоры в генетической классификации. Таким образом, принимая во внимание обе возможные группировки языков, генетическую (по семействам) и негенетическую (по союзам), можно сказать, что все языки земного шара представляют некоторую непрерывную сеть взаимно переходящих друг в друга звеньев, как бы радужную. И именно в силу непрерывности этой языковой радужной сети и в силу постепенности переходов от одного ее сегмента к другому общая система языков земного шара при всем своем пестром многообразии представляет все же некоторое, правда только умопостигаемое, единое целое. Таким образом, в области языка действие закона дробления приводит не к анархическому распылению, а к стройной гармонической системе, в которой всякая часть, вплоть до мельчайших, сохраняет свою яркую неповторимую индивидуальность и единство целого достигается не обезличением частей, а непрерывностью самой радужной языковой сети" [там же, 17]. Обращает на себя внимание перекличка идей Н.С. Трубецкого ("дробление", "союз") с мыслями Ф.Ф. Фортунатова, который, размышляя над проблемами исторической дивергенции и конвергенции языков, писал в 1902 г.: "Каждый язык принадлежит известному общественному союзу, т.е. каждый язык принадлежит людям как членам того или другого общества, т.е. изменения, которые происходят в обществе, сопровождаются соответствующими изменениями: дробление общества на те или другие части соответствует дроблению языка на отдельные наречия, а объединение частей общественного союза соответствует и в языке объединению наречий" [Фортунатов, 1902, 24]. По-видимому, взгляды Ф.Ф. Фортунатова по этой проблеме оказали влияние на формирование идеи "языковых союзов" Н.С. Трубецкого. Концепция "аллогенетического родства" Н.С. Трубецкого и "непрерывности ... языковой радужной сети" весьма близка также взглядам Г. Шухардта, сказавшего в 1925 г.: "Мне кажется, что ... родственные отношения между диалектами можно уподобить понятиям о бесконечном и разнообразном в математике" [Шухардт, 1950, 275]. Сходные идеи развивал в 20-е годы Е.Д. Поливанов. Поэтому нельзя согласиться с тем, что "взгляды Н.С. Трубецкого на происхождение индоевропейских языков формировались не без влияния марровской теории языкового скрещения" [ОЯ, 1973, 68]. Речь здесь может идти о поиске новой модели праязыка, поиске путей преодоления недостатков предшествующих научных парадигм, но не за счет их полного снятия или отрицания, а как синтеза уже достигнутых результатов. В отличие от И. Шмидта, считавшего праязык научной фикцией, Н.С. Трубецкой все же не отказался от понятия праязыка, считая его своего рода "ингредиентной" системой и полагая, что языки одной семьи не обязательно должны восходить к одному и тому же праязыку. Языковая же семья может быть как результатом дивергенции (расхождения), так и конвергенции (схождения) языков. Понятие "языковая семья", считает Н.С. Трубецкой, не обязательно должно предполагать общее происхождение определенного числа языков от одного-единственного праязыка. "Языковой семьей мы называем группу языков, которая кроме подобия в языковой структуре обнаруживает еще ряд материальных соответствий, т.е. языки, в которых значительное число лексических и морфологических элементов обнаруживает закономерные фонетические соответствия" [Troubetzkoy, 1939, 81-82].Святейшества Эта точка зрения Н.С. Трубецкого о "смешанном" характере праязыка вследствие преувеличения роли контактов в становлении языковых общностей не нашла широкого отклика у лингвистов, если не считать весьма спорной попытки М. Палмайтиса развить его взгляды о контактной природе праязыка [Палмайтис, 1978]. Таким образом, в истории развития теории праязыковых состояний можно выделить три конструктивные парадигмы: теорию родословного дерева А. Шлейхера и ее последующие преобразования, в ней праязык мыслится как языковая реальность; "теорию волн" И. Шмидта и Г. Шухардта - праязык представляется как диалектный континуум; теорию "аллогенетического родства" Н.С. Трубецкого - праязык выводится как результат контактного взаимодействия генетически разнородных общностей. Четвертая, деструктивная, парадигма отрицает эвристическую и познавательную ценность понятия праязыка как такового. Основным недостатком теории "аллогенетического родства" Н.С. Трубецкого следует считать недостаточность оснований постулируемой концепции. Так, "союз средиземноморских языковых семейств" выделялся им на основании единичных сходных признаков, таких, как наличие у имен существительных различных грамматических родов или же способность корня при формообразовании менять ступени огласовки (соберу - собрать - собор) [Трубецкой, 1923, 117]. Такого рода общности могут сейчас рассматриваться как чисто типологические (см. ниже). О степени глубины реконструкции праязыковых состояний. Прежде чем приступить к характеристике современного состояния науки о праязыке, нужно указать на необходимость разграничения проблем глоттогенеза и реконструкции праязыковых состояний [Макаев, 1977; Климов, 1986]. Проблемы глоттогенеза, происхождения человеческой речи, относятся к антропологическому циклу (социоантропология и этноантропология) и не могут быть разрешены чисто лингвистическими средствами. В сферу антропосоциогенеза входят такие разделы, как исследование ископаемых и современных обезьян - приматология, исследование дифференциации и динамики человеческих рас - расоведение, этническая антропология [История первобытного общества, 1983, 70; Алексеев, 1985]. На этапе становления человеческого общества, т.е. перехода стада высших человекообразных, или предлюдей, к пра-общине древних людей, процессы приобщения к труду происходили одновременно с зарождением мышления и речи. Напротив, проблемы этногенеза непосредственно стыкуются с вопросами реконструкции праязыковых состояний. Наибольший интерес в этой связи вызывает теория этногенетических пучков, выдвинутая в конце 70-х годов советским антропологом В. П. Алексеевым [Алексеев, 1979]. Этногенетический пучок определяется им как "любая форма объединения народов, связанных между собой единством происхождения" [Алексеев, 1986, 88]. В рамках этногенетической типологии начата разработка нового направления - этногенетического родства, которая потребовала и новых классификационных понятий. Теория этногенетического родства до некоторой степени напоминает хорошо известную лингвистам теорию родословного дерева А. Шлейхера. Согласно ей этногенетические пучки в зависимости от генетического родства составляющих их народов разделяются на этногенетические деревья и этногенетические кусты. При этом последнее объединение определяется как бесструктурное и аморфное и поэтому не разлагающееся на соподчиняющиеся элементы. Структурно членимыми выступают лишь этногенетические ветви и этногенетические стволы. В качестве надежно выделяемой таксономической единицы названа этногенетическая ветвь - "группа народов, связанных общностью происхождения". В случае возможности установления родства между ветвями они объединяются в этногенетический ствол [там же, 72]. Проблемы реконструкции этногенетических стволов связаны с установлением отдаленного родства и на лингвистическом уровне. Здесь интересно отметить, что при достаточной разработанности понятий, связанных с различными типами и видами этнических общностей как в плане структурной таксономии (этнос, этникос и т.п.), так и в плане их пространственного распределения (этническая область, провинция и т.п.), в этнографии наметился сдвиг в сторону сближения с лингвистикой в сфере реконструкции праэтнических общностей, о чем свидетельствует теория этногенетических стволов, пучков, кустов, ветвей и т.п. Если проблемы глоттогенеза соотносятся с комплексом вопросов антропосоциогенеза, то этногенетические построения коррелируют с реконструкцией праязыковых состояний. Так, например, понятие этногенетических стволов в реконструируемой ретроспективе сополагается с праязыковыми макросемьями, этногенетическая ветвь соотносится с праязыком как единой формой для семьи языков. Лингвист, занимающийся реконструкцией праязыковых состояний, должен хорошо себе представлять диахроническую ретроспективу такой реконструкции, имея в виду предельность лингвистического времени. Компаративисты не должны заниматься реконструкцией таких отдаленных состояний языка, как ранние этапы возникновения человеческой речи [Журавлев, Нерознак, 1981, 6]. До какой же хронологической глубины может простираться праязыковая реконструкция?------------------------->------------------------------продолжение следует...